2002
февраль
№2 (31)

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу,
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя.
Юрий Левитанский

МНЕНИЯ, СУЖДЕНИЯ, ВЗГЛЯДЫ...

Ицхак Мошкович, Иерусалим

ИДУЩИЕ НА ЗАКЛАНИЕ

     Один известный американский социолог занимался исследованием социальных корней проституции и для этого производил анкетирование представителей этой профессии. Слабость такого рода научных поисков часто заключается в том, что ученый, собирая факты, не ищет истину, а стремится доказать то ли себе, то ли коллегам всем давно известное, а в данном случае — что в проститутки идут от бедности и безвыходности, в попытке вырваться из тупика. Некоторых загоняют в тупик, чтобы сделать из них проституток. Все у социолога шло гладко, и ответы опрашиваемых послушно подтверждали заранее определенный вывод, но вдруг он наткнулся на девицу, которая происходила из хорошо обеспеченной семьи и у нее к тому же было образование и приличная профессия. И ее никто не принуждал.
     — Как же это с вами случилось? — удивился ученый.
     — Просто мне повезло! — улыбаясь, ответила девушка, которая, как жрица любви, с радостью уложила себя на ее жертвенник.
     Это не анекдот, а факт, а факты бывают еще более странными, чем этот. Например, статистика детских самоубийств, причем не в районах нищеты и голода, а в развитых странах, в семьях, где полная чаша и ученики приезжают в элитарные школы на мерседесах. Возможно, ответ следует искать в том, что мы с вами разные жизненные ситуации называем безысходностью и тупиком?
     А вдруг это потому, что наш мирок, в котором благополучие определяется деньгами и почетным положением, некоторым мальчишкам и девчонкам в какой-то момент представляется лабиринтом и они не видят другого выхода. И поэтому 1200000 американских мальчиков и девочек 12-16-летнего возраста ежегодно пытаются покончить с собой и очень многим из них это, к сожалению, удается. Восьми с половиной процентам американских детей этого возраста, по крайней мере, один или два раза на протяжении их отрочества эта идея приходит в голову. Степень шока, в который публику приводит каждый такой случай, зависит только от того, какую «рекламу» этому событию дадут СМИ. Так, например, год тому назад два мальчика из одного из «спальных городов» штата Коннектикут, пожелав родителям спокойной ночи и предупредив друзей по мобильному телефону (друзья отнеслись к их плану с пониманием), сели в автомобиль, разогнались и врезались в дерево как раз напротив общинной церкви.
     Если самоубийце-арабу, взрывающему себя посреди израильского города, обещают райские кущи, то тот, кто бывал в «спальных городах» Новой Англии, согласится, что эти люди уже и так живут в райских кущах, посреди роскошного леса, в красивых 2-х — 3-х этажных домах, где у каждого ребенка своя комната и быт, оборудованный в стиле 21-го века. Так и хочется задать пацану риторический вопрос: какого еще рожна тебе не хватало?
     Похоже на то, что мы не понимаем простую вещь: они чувствовали себя в этой жизни, как муха в банке с вареньем: сладко, но дышать нечем и нет никакой возможности взлететь. А когда один мальчик, узнав об их планах, спросил, не боятся ли они, что, совершая столь великий грех, будут наказаны Богом, один из них сказал: «Когда будем    н а     т о й    с т о р о н е,    мы там поговорим с Иисусом и все ему объясним, а он нас поймет». Значит, на земле они уже пробовали, но никто не понял.
     Возможно, уверенность старших, что дом, автомобиль, хорошая профессия, приносящая высокий доход и все такое составляют смысл жизни, приводила их в отчаяние, но им этой концепции смысла жизни нечего было противопоставить? Мы же должны быть готовы к тому, что любой наш ответ на этот вопрос неизбежно поставит перед нами новую серию вопросов. МЫ НЕ ЗНАЕМ! Потому что мы тоже постоянно стремимся заполучить дом, устроенный быт, доходную профессию и туда же отправляем детей и внуков. А как же иначе?
      Перед нашими глазами чередой проходят молодые люди, которым постоянно приходится стоять на грани между жизнью и смертью, и этот нескончаемый документальный телефильм: похороны 18-летнего еврейского солдата, подстреленный снайпером ребенок, накрытые черным пластиком останки араба-самоубийцы посреди улицы, а рядом с ним ботинок пассажира автобуса, и вопросы, на которые у нас нет ответов… — все это формирует сознание наших детей, подростков, молодежи.


     Каждое общество — прежде всего его религиозная система — формирует свою этическую модель жизни и смерти. Подтверждением того, что единой для всех людей модели не существует, для меня является арабская христиано-мусульманская Бейт-Джала, над которой — я это вижу из своего окна — мусульманами-террористами ежедневно производится обряд жертвоприношения.
     Бессмысленно даже пытаться прикладывать наши этические шаблоны к происходящему. Подобно тому, как проститутка, о которой сказано выше, с радостью кладет себя на жертвенник языческого бога плотских наслаждений, и тот, кто думает, что она делает это ради денег, больший циник, чем она сама; подобно тому, как двое мальчишек наслаждаются мигом саморазрушения, совершая единственный в своей жизни Поступок полного и по своей воле разрыва с осточертевшим миром стопроцентного языческого благополучия, палестинец-самоубийца и тот вон стрелок, что выставил ствол автомата из окна дома в Бейт-Джале, совершают акт жертвоприношения — себя, деревни, детей…
     «Терроризм против Израиля, — пишет профессор Луис Рене Берес, — является формой жертвенного исламского поведения и, в частности, служит формой самозащиты палестинского общества    от    в н у т р е н н е г о    н а с и л и я    путем переноса его (насилия) на внешнего врага. Терроризм понуждает общину искать жертву, которой предназначено быть еврею. Как во всяком традиционном обществе, где практикуются жертвоприношения, раздирающие общину разногласия переносятся на людей, избранных для принесения в жертву».
     Палестинцам на этом этапе их истории терроризм необходим для восстановления равновесия внутри своей общины и укрепления ее социальной ткани. В древности наши домонотеистические предки тоже приносили жертвы, но со времен Авраама — только животных, да и то Рамбам писал, что это было связано с плотным языческим окружением.
     Ясир Арафат, выступая в сентябре 1996 года перед бойцами сил безопасности, сказал так: «Они будут сражаться во имя Аллаха, убивать и гибнуть, и такова их священная клятва…Наша кровь ничего не стоит в сравнении с делом, которое нас объединяет…и скоро мы все встретимся на небесах».
     Как это нам знакомо! Погибнуть во имя…Отдать жизнь ради…Великая цель…Священная клятва…Не пожалеем крови на алтарь отечества…
     Одни отравлены искренним фанатизмом, другие используют эту паранойю для достижения собственных целей или оправдания политической и военной бездарности. В любом случае все эти и подобные им формулы взяты из древнего, как само человечество, языческого арсенала. Они так прилипчивы, так глубоко застревают в сознании и подсознании, что становятся частью личности и характеристикой цепи поколений. От них невозможно избавиться, так как, избавившись, люди почувствовали бы себя обнаженными на колючем ветру событий. Чтобы вырваться на свободу, нужно всегда все застрявшие в сознании формулы жертвенности проверять на слух, на внутренний смысл и соответствие той этике, которая на страже жизни, а не зовет к смерти и разрушению. Ребенок не может этого сделать, а взрослые не вправе обнаруживать беспомощность.
     Арафат призывает к двойной жертве: убить и быть убитыми. Двойная жертва означает победу. Это более страшная болезнь, чем чума, независимо от того, какого она цвета, красная, как у Сталина, коричневая, как у Гитлера или зеленая, как у Арафата.
……………………………………………………………..

     Принесение в жертву животных в качестве храмового ритуала существовало у евреев вплоть до падения стен Храма в 70-м году н.э. и было формой общения с Богом. Давид Хоффман писал, что жертвоприношение является формой выражения благодарности Всевышнему и выражения покорности и одновременно полного доверия Его воле. С тех пор, как молитва является единственной формой такого общения и, в каком-то смысле, заменой жертвоприношению, ее символический смысл идентичен ему самому.
     Не вдаваясь в дальнейшие, в том числе мистические, смысловые тонкости жертвоприношений, я хочу лишь заметить, что, на какой бы алтарь они ни приносились, в еврейской традиции, начиная с Авраама, единственное, что ни под каким видом не может быть жертвой — это человеческая жизнь. Только в одном случае еврей жизни предпочитает смерть: если его пытаются силой отвратить от веры предков. В истории тому известны многочисленные примеры. В разные времена, от Массады до Шоа, евреи смерть предпочитали рабству. Многие, чтобы не быть отправленными нацистами в лагеря смерти, покончили с собой.
     Служба в армии, защита той единственной Земли — Эрец Исраэль, которую мы вправе называть Родиной, Отечеством, — неизбежная и конечно же, священная обязанность молодого человека. Она, к сожалению, сопряжена с риском. Но риск, в том числе смертельный, не является принесением себя в жертву, как и смерть врага не является целью. Ни политический, ни религиозный деятель Израиля не мог бы выступить с призывом: «Убей араба!» и дело тут не в законе, а в одной из центральных наших традиций, составляющих суть и смысл нашей культуры. Война — это бедствие, а не акт угодного небу жертвоприношения, и гибель одного человека — это гибель целого мира.


     «Убей черного!» и «Убей белого!», «Убей немца!» и «Убей славянина!» — все это глубоко укоренившиеся в сознание народов призывы к языческим жертвоприношениям Молоху войны. Самым популярным по-прежнему остается призыв: «Убей еврея!» Мы слышим его от духовных лидеров палестинских арабов, от Арафата, от Асада, но наивно думаем, что существует некая универсальная культурная платформа, на которой можно поставить круглый стол и понять друг друга. Достаточно сказать слово «мир» и тут же все с пониманием сделают ручкой. Мы, как тот социолог, с которого я начал, сперва выдаем желаемое за действительное и формулируем окончательный ответ, а потом, зная его заранее, делаем вид, что решаем задачу.

Hosted by uCoz