|
К 55-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ
ПРАЗДНИК СО СЛЕЗАМИ НА ГЛАЗАХ
ЛЕТОПИСЬ ОГНЕННЫХ ЛЕТ В ПИСЬМАХ С ФРОНТА
Борис Шхинек |
На каждом пожелтевшем от времени
листочке штамп:
Просмотрено Военной Цензурой. |
|
«Дорогие мои друзья!
...Живы ли мои родители, я не знаю, но когда я видел их в последний раз, у меня сложилось впечатление, что отец мой близок к концу, он уже не мог выходить на улицу (речь идет о блокадном Ленинграде — ред.)... Таковы испытания, которые перенесли наши близкие. (Дальше тщательно вымарано цензурой — ред.). Все это благодаря жестокому врагу, который значительную тяжесть войны перенес на женщин и детей. Вот почему я, несмотря на то, что всегда был сугубо гражданским человеком, так сейчас воинственно настроен. Ибо немец это не противник в обычном смысле слова — это взбесившаяся собака...
Дорогие мои, сейчас я заканчиваю свое письмо. Я вылез из землянки и пишу его Вам. Близок закат, луга покрылись травой, передо мной беспредельная водная гладь. Тишина. Даже трудно поверить, что сейчас война, самая кровопролитная и беспощадная, которая когда-либо велась в истории человечества. Но скроется солнце и с наступлением ночи на-чнется концерт и война даст себя знать...
...Надеюсь, что после войны мы все снова встретимся, соберем всех потерянных и будем жить хорошей жизнью. Борис».
30 мая 1942 г.
«Дорогая моя Лануся! Получил твое письмо...
Ты еще маленькая девочка и поэтому тебя интересует ряд вопросов. Но ты понимаешь, не все можно писать. Что можно, я тебе напишу о себе. По специальности я минометчик, а по теперешней должности обязан бороться с танками врага, а поэтому у меня наилучшие наихрабрейшие красноармейцы, крепкие ребята, отчаянный народ. Ты интересуешься, а я — то какой. Сам не знаю, знаю только, что я много видел и мало чего боялся ибо мы обязаны доказать бандитам, что превосходим их во всем. Тебя интересует вопрос, а как на фронте? Иногда снаряды ложатся гуще, чем в кино, иногда реже, иногда ползаешь на животе, иногда ходишь пешком, иногда кушаешь, иногда нет. Но ты должен быть всегда бодрее и крепче своих красноармейцев. Такова обязанность командира.
Лануся, я очень рад, что ты принимаешь участие в нашей борьбе. Мои братья на фронте. Суля был ранен, теперь он вновь на фронте и Рува — на фронте. Все наши, в той или иной мере, ведут борьбу с фашистами. Мы должны победить, лучше гибель чем поражение.
Фашизм — это смерть, унижение, издевательства над всеми нами, превращение нас в париев. Ты это, вероятно, знаешь, а потому да здравствует наша победа, как говорит Пушкин: да здравствует солнце, да скроется тьма ... Целую. Борис».
14.7.42 г.
«Дорогие мои друзья! Пишу вам письмо сегодня в день известия о том, что наши части заняли Крымгиреевку. Предвидя это событие, я много дней тому назад послал письмо в Крымгиреевский сельсовет с просьбой сообщить мне о том, что известно о судьбе моей семьи. Наступление нашей армии растет как снежный ком. Наконец-то фрицы получили в зубы и поперли назад... Борис».
18.1.43г.
«Дорогая Лануся! Вчера получил твое письмо. Очень благодарен за твое внимание. Сейчас 22 февраля 22 часа. Через 2 часа наступит наш праздник 25 годовщины Р.К.К.А. Вернулся с проверки постов, ночь сейчас прекрасная; ночь в довоенном смысле слова, стоит полная луна, легкий морозец, несмотря на ясную погоду, фриц, что стоит против нас, бросил 66 ракет за 2 часа, видимо боится одной из многочисленных наших ночных вылазок. Сейчас одна из редких ночей, в течение которых я имею досуг и вот воспользовавшись этим, я и пишу, едва ли когда-либо я смогу написать тебе более подробное письмо. Редко бывает досуг. Одновременно с этим это письмо даст тебе ответы на некоторые твои вопросы.
Видишь ли, Лануся, в чем дело, видимо уж я так устроен, что считаю, что без моей семьи жить мне на свете нет никакого смысла. О семье я известий не имею, предполагать можно самое дурное, зная натуру нашего врага, а поэтому единственное мое стремление причинить фрицам возможно больше горя, в случае окончания войны и этот последний интерес в жизни отпадает. Отсюда ты можешь сделать вывод о том, что я делаю сейчас.
Между прочим, сегодня я уже попал в число убитых.
Очень часто я корректирую огонь с одного места, где до фрица метров 85. Вести корректировку в приборы довольно затруднительно ввиду узкого обзора. Приходится высовывать голову через бруствер. Мой приятель корректировал огонь на том месте, у этого парня было больше интересов в жизни и фриц его скосил из пулемета. Т.к. обычно я имею привычку корректировать, то среди некоторых моих друзей распространился слух, что убит я. Представь себе удивление моих друзей бронебойщиков, когда я зашел к ним в блиндаж послушать их патефон.
Как видишь, песенка о том, что «нам до смерти четыре шага» неверна — иной раз до смерти бывает и значительно ближе 4-х шагов.
Ты спрашиваешь, имею ли я личный счет, я, несомненно, его имею, но я за-трудняюсь его определить с количественной стороны. Я строевой командир-минометчик
и мой личный счет увязан с личным счетом нашей батареи, ибо минометы это орудия не индивидуального боя.
6 дней тому назад я, корректируя огонь, видел, как моя мина угодила прямо во фрица, который спокойно проходил и даже голову не поворачивал в нашу сторону. Коне-чно, от него даже запаха не осталось...
...каждый день для меня тянется бесконечно, бесконечно долго, каждый день ждешь известия о своих родных, ведь уже ровно 8 месяцев известий о них нет. До тех пор, пока я жив, все мои мысли с ними, где бы я ни находился и каким бы передрягам не подвергался...»
22.2.43 г
«Дорогие мои друзья, читая газеты, вы видите течение нашей войны, немцы снова подходят к вашему родному Харькову. Ли-чно для меня один симптом очень утешительный — это то, что немцы начали наступление в необычное время, в такое время они не затевали больших боев ни в одну из своих войн. Они не ждут лета и сухой погоды как обычно. В этом, несмотря на некоторые их успехи, я усматриваю отрадный факт в том отношении, что им уже некогда ждать, что-то у них треснуло.
Да это и не удивительно — ни одна из войн мировой истории не дает такого удара, который фрицу дали под Сталинградом...»
15.3.43 г.
«Дорогие мои друзья! Я могу собраться теперь с мыслями и написать Вам более или менее толковое письмо, прежде я этого не мог сделать. Вы меня извините, что я вам прямо написал о зверском убийстве моих девочек немцами, но я считал и считаю, мои девочки пережили настолько большие мучения в руках немцев, что щадить, чьи бы то ни было чувства незачем.
Я пишу это письмо вам и только вам, ибо вы любите мою Мусиньку, думаете о ней. В том, что немцы убили Швер и Швигер (родителей жены — ред.) я так же ни минуты не сомневаюсь.
Таков враг и такова война. Немцы убьют вас и Ланусю и моего племянника Карлика, если мы раньше этого не свернем ему шею и не придушим их всех, всех до одного.
Хочу Вам сообщить некоторые подробности о моей Мусиньке. Как Вы знаете, она для меня жертвовала всем.
Наша дочь Валя родилась в Ленинграде во время ожесточенной воздушной бомбежки. Весь персонал убежал в бомбоубежище, и Мусинька родила дочь в темноте, без всякой помощи и поздравлением ей были звуки разрывающихся бомб и звон вылетаемых стекол. Этот ребеночек пережил с нами самые тяжелые испытания и был для нас источником радости и мужества. Все мы могли перенести во время блокады, ибо перед нами всегда была доченька, которая часто смеялась.
Теперь немцы убили Мусиньку и дочурку. И убили зверски, вы вдумайтесь во все значение этого слова: зверски убиты.
Один мой товарищ успокаивая меня, сказал — жена! Подумаешь! Если будешь жив — десяток жен найдешь.
Глупец был прав со своей точки зрения, ибо он не знал и не будет знать, что такое счастье. К чему его было разубеждать? Если бы я ему сказал, что имей я десяток жизней, я все до одной ни минуту не задумываясь, отдал бы за Мусиньку, этот глупец меня бы счел идиотом.
В настоящее время я нахожусь против врага в тех местах, где впервые увидел я Мусиньку и быть может, принес ей несчастье.
Буду драться до конца. Простите, мои дорогие, если я не буду писать писем. Тяжело мне. В Яше (брат Муси — ред.) поддерживайте бодрость, надежду, он еще молод, может быть увидит счастье, солнце. Ланусе завещаю ненависть, самую непримиримую ненависть к немцам всех категорий, всех полов и возрастов, ненависть до конца жизни.
Борис Шхинек».
Полевая почта 37596 М 18.4.43 г.
«Дорогая моя Ланочка! Сегодня получил письмо от тебя, какой сегодня день не знаю, ибо потерял понятие о времени, но прошло уже много времени с тех пор, как мы атаковали немцев под Ленинградом и все более и более продвигаемся — вот сейчас в короткий промежуток я сижу в избе в одной из отбитых деревень и немецкими чернилами на немецкой бумаге пишу тебе. Если бы ты, Ланочка, могла бы видеть то, что вижу я и в чем сам принимаю участие, твоя бы душа радовалась. Много, очень много берем немцев в плен, многие приходят сами, просят пить воды или покушать.
Дела идут на лад, милая девочка. А потому на душе приятно. Не могу много писать, скоро вновь вслед за фрицами вперед и вперед. До свидания, дорогая девочка. Крепко целую тебя. Борис. Привет папе и маме».
1943 год
«Дорогие мои друзья! Завтра исполнится 2 месяца как я наступаю на немца. Изо дня в день, в любую погоду, в любое время дня и ночи приходится драться с врагом.
Получили небольшую передышку в 2-3 дня. Имею возможность написать вам письмецо.
Странная вещь, иногда с удивлением замечаешь, что ты еще жив и невредим, а твои друзья — молодые хорошие ребята, имеющие семьи, гибнут как мухи.
Однако не время предаваться философским размышлениям — будем драться дальше, как дрались до сих пор.
Не сегодня — завтра вновь вступлю в бой — должны начаться схватки, по сравнению с которыми — битва под Ленинградом — дет-ская игрушка.
Будем жить — увидим. А пока, дорогие мои друзья, желаю вам всего-всего хорошего.
Крепко вас всех целую. Борис».
13 марта 1944 г.
«...С 14 января я участвую в боях, которые становятся то более то менее ожесточенными, но за последнее время они приняли настолько ожесточенный характер, что все прежние представления о войне тускнеют. Бои идут за город, который сыграет решающую роль в ходе войны.
Вот сейчас я сижу в землянке, высота которой 80 см, проходить можно только на четвереньках, ноги в воде. Верхнее покрытие из шпал железной дороги, которую мы перерезали и которую фриц пытается всеми силами отбить.
Весь день над головой шум громыхающего металла, в некоторых случаях землянка подскакивает-значит разрыв рядом. От гула выстрелов и разрывов барабанная перепонка настолько сильно колеблется, что в некоторые времена, кажется, пухнет голова.
Фриц против нас применяет все технические новинки свои. Ежедневно с немецкой методичностью бомбит авиацией, но мы научились их сшибать, и сшибаем его самолеты как куропатки. Мы его атакуем и, в конце концов, собьем — так проходит моя жизнь. Из этих строк вы можете заключить, что она протекает без особых удобств и очень непохожа на жизнь военных, которая очень красиво изображается в кинокартинах.
Не знаю, участвует ли Ефим в этих боях — если участвовал, то едва ли он жив и здоров.
Я от Яши (брат жены — ред.) давно не получал писем и потому очень о нем беспокоюсь, он совсем не подает о себе никаких известий.
Дорогие мои, в каких бы я условиях не находился, мои девочки, замученные немцами, всегда перед моими глазами. А потому я принимаю со своей стороны все от меня зависящее, чтобы возможно больше положить немцев, что мне в некоторых случаях и удается делать...
...Я удивляюсь одному: иной человек только показывается на фронт, только ввязывается в войну, как сразу накрывается. Кажется чем-то невероятным абсурдным, что человек может воевать почти 3 года и не иметь ни одной царапины. Это почти невероятно. Об окружающем пейзаже вы получите представление, если поймете, что поле боя часто усыпано убитыми нашими и немцами — иногда целыми, а в некоторых случаях видишь валяющимися отдельные части тела. А потому над всем этим иной раз одуряющий запах сырого человеческого мяса.
Видите, какое я вам написал письмо воинское. Но только не поймите, что я пал духом и приуныл... Именно в этих боях я действовал наиболее энергично и решительно.
Возможно, это письмо не застанет вас в Киргизии, и вы едете в Харьков. Я надеюсь тогда, человек, прочитавший это письмо, перешлет его вам по новому адресу.
Такие, дорогие мои друзья, дни и дела мои. Наблюдая немцев в 44 г., их хваленую воинственность, их методы ведения войны, я пришел к глубокому убеждению, что успех на некоторых участках фронта они еще могут иметь, но войну в целом они проиграют.
Тогда настанет пора, дорогие мои, зажить вам настоящей хорошей жизнью. До свиданья, мои дорогие. Крепко, крепко вас целую и желаю всего наилучшего в вашей личной жизни.
Будьте здоровы. Борис». 9.04.44 г.
Это последнее письмо младшего лейтенанта Бориса Шхинека — командира минометчиков погибшего в жестоких боях под Витебском, вызвав огонь «на себя» в 1944 г.
Жена Бориса Шхинека Мария (Муся) с крохотной дочерью Валей, перенеся ленинградскую блокаду, была вместе с родителями перевезена через Ладожское озеро по льду, и в числе многих других ленинградцев эвакуирована в Крымгиреевку, которая вскоре была занята немцами. И кому могла прийти в голову мысль отправить перенесших страшную ленинградскую блокаду людей на Северный Кавказ, к которому уже подходили немцы?! Такое впечатление, что ленинградскую интеллигенцию просто отдали «на убой». Судьба молодой женщины, красавицы, по рассказам знавших ее, ужасна. Немцы, захватив Крымгиреевку, увели с собой родителей Муси со всеми евреями. Они не вернулись. Муся осталась в селе, она работала врачом. Староста предупредил ее, чтобы уходила — за ней придут, но она ответила, что не может оставить своих больных. За ней пришли, по рассказам, каратели. На глазах матери порубили на куски маленькую рыжую улыбчивую девочку, насиловали мать, которую тоже разрубили и выбросили в яму. Убили и еще двух ленинградок.
Фото и письма Бориса с фронта харьковчанам Гите (сестре Муси) и Давиду Розенфельд передала нам Лануся (их дочь, которой тогда было 14 лет) — Суламифь Давидовна Файн (Розенфельд), рассказав о трагической судьбе этой семьи.
После войны в семьях родственников всех родившихся мальчиков назвали Борисами.
Материал подготовила
Лариса Воловик
|
